Стрелец и Дева - Наталья Нутрихина

– Когда я теперь успею молоко купить! – горестно воскликнула она.

– Только нам и забот, что о твоем молоке! – закричал Никитский. – След преступника уничтожен!

– Зачем нам след? – кокетливо спросила Творогова, выжимая половую тряпку. – Пойдемте, мальчики, я вам покажу самого преступника. Его зовут Альфред Бутылкин, он сейчас лежит пьяный на скамейке в скверике около «Гастронома».

Лица Савельева и Никитского превратились в знак вопроса.

– Кто и как ограбил магазин, я узнала, пока стояла в очереди за печенкой. Женщины подробно рассказали о краже и назвали несколько имен предполагаемых преступников. Потом появился один из подозреваемых. Он подходил к стоявшим в очереди и предлагал купить краденое, и, кое-что сбыв с рук, прямиком пошел в винный отдел гастронома. Ну, и лежит теперь…

– Вот и порядок! – облегченно вздохнул Никитский. – Можно вызывать опергруппу для задержания Бутылкина.

– Я же говорил: преступник – не волк… – добавил Савельев. – Хорошо, что досмотрели матч до конца.

Арест Самолетова

Самолетов всегда был законопослушным, гражданином, чтившим всякое начальство, поэтому, когда его вызвали к следователю, он даже обрадовался – будет, о чем на службе рассказать. А то шеф сердится: «Что это, – говорит, – Самолетов, вы так скучно живете?»

А следователь как узнал, что Самолетов всю прошлую субботу просидел дома, и что никто подтвердить это не может, так и сказал:

– Вы убили гражданина Розмаринина!

– Я его не видел никогда! И не убивал я никого! – запротестовал поначалу Самолетов.

– Вину мы вашу всё равно докажем, – сказал следователь, – а будете отпираться, только срок себе увеличите.

Самолетов всегда делал то, что от него требовалось – уходя, гасил свет и выключал электроприборы, мыл руки перед едой, на эскалаторе метро держался за поручни и не умел пререкаться с представителями власти.

– Вам, конечно, виднее, – со вздохом согласился он.

Следователь велел Самолетову расписаться, после чего подозреваемого увели в камеру. Через два дня на очередном допросе следователь вдруг его спросил:

– Как ваше настоящее имя?

– Самолетов Андрей Владимирович.

– Неправда! Вы украли паспорт Самолетова и жили под чужим именем.

Голос следователя был таким уверенным, властным и устрашающим, что Самолетов послушно пробормотал:

– Возможно… Но так давно… Я забыл до некоторой степени.

– Напомнить? – повысил голос следователь. – Сванидзе – ваша фамилия! Амиран Автандилович Сванидзе.

Самолетов поставил под протоколом допроса свою новую фамилию.

– Я доволен вами, Сванидзе, – сказал следователь. – Как жаль, что мало таких, как вы! Большинство ведь не понимает, что помощь следствию – главная задача подозреваемого.

– Я понимаю, – с грустью согласился Самолетов и его снова отвели в камеру.

Еще через два дня ему представили мужчину с огромными черными усами:

– Ваш адвокат Лившициани. Сегодня из Тбилиси прилетел. Родственники ваши наняли.

– Какие родственники? – не понял Самолетов.

– Семья Сванидзе не оставляет своих в беде, – ответил Лившициани. – Будете во всем слушаться меня и очень скоро выйдете на свободу.

– Что я должен делать?

– Прежде всего, не говорить по-русски. Это ваше право.

– По английскому у меня в школе тройка была. А других вообще не знаю.

– Вот учебник, – сказал Лившициани. – И чтоб на следующем допросе ни одного русского слова! Пусть ищут переводчика, а я за это время найду алиби.

– Спасибо, – по-грузински ответил Самолетов, и его увели в камеру.

Через неделю, когда Самолетова снова допрашивал следователь, он сказал на языке одной из самых малочисленных горских народностей:

– Я не говорю по-русски! Прошу пригласить переводчика.

– Не валяйте дурака, Самолетов! – рассердился следователь. – Адвокат Лившициани нашел настоящего Сванидзе, доказал его невиновность, и оба уважаемых человека отбыли обратно в Тбилиси.

– А я? – опросил Самолетов. – Чем я теперь могу помочь следствию?

– Только чистосердечным признанием! – сказал следователь и строго посмотрел на Самолетова.

Тот подобострастно впился глазами в лицо следователя, пытаясь прочесть на нем дальнейшие указания.

Поединок

Литконсультант отдела поэзии внимательно посмотрел в юное лицо, обрамленное пушистыми волосами, потом перелистал принесенную рукопись, что заняло у него не более минуты, и начал:

– Честно говоря, я бы вообще запретил женщинам писать стихи. Одна любовь-морковь, охи-вздохи. Чувства мелкие, темы несерьезные. Или вы не согласны со мной, девушка?

– Я не девушка. Я – юноша.

– Ну, простите, – пробормотал литконсультант и снова перелистал стихи.

– И сколько же вам лет, юноша?

– Четырнадцать.

– Так вот что я должен сказать, молодой человек. Ваш юный возраст – это недостаток, который с годами, несомненно, пройдет, но пока в сочиненных вами стихах видно полное отсутствие жизненного опыта, собственной судьбы. И запаса культуры, необходимого для хороших стихов, тоже в столь юном возрасте еще быть не может. Посмотрите, в ваших стихах…

– Это не мои стихи, – перебил его посетитель.

– А чьи же?

– Меня дедушка попросил сходить в редакцию с его стихами. Ему почти девяносто лет, он из дому не выходит.

– Да? – удивился литконсультант, снова пролистал стихи и сказал: – Что мы видим в этих стихах, кроме конкретной, частной жизни вашего дедушки? Автор последовательно описал нам этапы своего боевого пути и трудовой деятельности. Честь и хвала, как говорится, нашим ветеранам, но при чем тут поэзия? Это биография для отдела кадров, а не стихи для журнала.

– Вы опять не так поняли, – сказал юноша, – дедушка послал вам свои переводы из древнекитайской поэзии.

– А известно ли вашему дедушке, – продолжал литконсультант, не сбавляя своего педагогического пафоса, – что нельзя заниматься переводами, не зная языка оригинала, не зная истории его страны, не имея понятия о ее культуре?

– Мой дедушка знает! Он доктор филологических наук. Всю жизнь занимается древнекитайской литературой.

Литконсультант на мгновение задумался, глядя на рукопись, потом решительно сказал:

– Переводы, безусловно, очень интересные. Но предлагать их редколлегии я не могу. В таком виде их просто никто читать не станет. Шрифт на пишущей машинке изношенный, лента старая…

– У нас новая машинка! – возразил парнишка – Две недели всего, как купили.

– А вы посмотрите, какой хвостик у буквы «р». Его почти не видно! Такие нечеткие рукописи у нас никогда не принимались и приниматься не будут. Так и передайте дедушке.

Юноша начал запихивать бумаги обратно в сумку, а литконсультант радостно подытожил, что провел уже 697 боев и во всех 697 одержал победу.

Портфель

– Папочка, не ходи сегодня на работу! – попросил ребенок.

– А кто же за меня пойдет? – удивился инженер отдела капитального строительства Коптилов.

– Пусть твой портфель. Один – без тебя, – предложил сын.

А надо заметить, что это был старый добротный портфель, бессменно служивший хозяину уже полтора десятка лет.

– Действительно, – засмеялся отец, – пусть-ка он разок сходит без меня.

И представьте себе: портфель привычным путем добрался до работы и расположился на своем обычном месте.

– Коптилов уже здесь? – спросил начальник отдела. – Тогда передайте ему, чтобы поскорей шел в Гипродворец.

В Гипродворце портфель привычно плюхнулся в объятия своего старинного знакомца – кожаного кресла в приемной директора института и задремал.

– Опять тот самый Коптилов пришел, вон портфель его лежит, – доложила директору секретарша.

– Скажите, пусть подождет, – ответил директор. Через два часа секретарша напомнила о Коптилове.

– Я же сказал, пусть ждет!

Прошло еще три часа. Портфель по-прежнему дремал в кресле.

– Этот Коптилов решил меня сегодня измором взять, – возмутился директор. – Дайте-ка мне бумаги, которые он принес в тот раз.

Через две с половиной минуты секретарша вынесла в приемную подписанные документы и, не увидев Коптилова, положила их в его портфель. Вернувшись в отдел, портфель опять расположился на своем стуле. Начальнику не терпелось поскорей узнать результаты коптиловского похода. Он раскрыл портфель, вытащил документы:

– Ну, молодец, Коптилов, хорошо сегодня поработал! – воскликнул начальник, листая долгожданные бумаги.

В это время в буфете продавали говяжьи сосиски. Одна из сотрудниц Коптилова, как всегда, купила и на его долю. «Ладно, завтра он со мной рассчитается, а сейчас мне некогда дожидаться», – решила она и, завернув сосиски в несколько слоев кальки, сунула сверток в портфель Коптилова.